Михаил Яснов - Путешествие в чудетство
Через несколько месяцев, осенью, Валентин Дмитриевич приехал в Ленинград на пятидесятилетие Детгиза. Пошли с ним гулять по городу.
Я: «Валентин Дмитриевич, какие у вас новости?»
Он: «Послушайте, что написал Андрюша Чернов про Пушкина!»
Через полчаса я нахожу лазейку в его монологе и спрашиваю: «Что у вас-то новенького?»
Он: «А вот что написала Олеся Николаева…» И т. д.
РифмаВ апреле девяностого Берестов был у нас — сидели и складывали рукопись Мориса Карема: после первого нашего совместного каремовского опыта (книжка «Песенка волынки» вышла в 1986 году) мы замахнулись было на толстую книгу переводов из Карема. Потом оказалось, что времена пошли не те, и книжка не состоялась. Но тогда мы ещё были полны энтузиазма. Валентин Дмитриевич много говорил о точности каремовской рифмы:
— Рифма — ключик к мысли. Например: «К чему стремиться к истинам, коль нету в них корысти нам?».
Что ещё говорил БерестовБерестов говорил про себя: «ископаемый прадед» (потому что писал в археологических партиях песенки).
О народной песне: «Каждая народная песня касается всех и каждого — и малый, и старый найдёт в ней всё, что ему надо. Не в этом ли суть поэзии?»
«Стихи для детей — это лирика индивидуальной судьбы».
И ещё: «Я пережил период застоя, потому что попал во время этой грозы под грибок детской поэзии».
Ещё Берестов«По большому счёту читатель поэзии — поэт. Я не разделяю на отдельные группы тех, кто пишет стихи, и тех, кто умеет их прочесть».
Из письма«Наше дело — высокая степень порядка и близости к самой природе поэзии, мнемонической, побуждающей малых детей к пляске и мечте, а взрослых — тоже к чему-то хорошему. Необыкновенно важен звук в поэзии, легко и весело берущий за душу и внушающий надежду ‹…› “Голубчик, берегите вашу звонкость!” — это сказал Маршак в 1964 году». (10 июня 1983 года)
ВакансияВ день смерти Берестова я вспомнил, что четверть века назад, когда мы познакомились, В. Д. вроде бы в шутку сказал: «Сегодня вакансия детского поэта пустует». Это было вовсе не так.
Вакансия детского поэта опустела сегодня.
Что сказал карандаш…
Сергей Погореловский
Среди старых, ещё ленинградских, поэтов, чьи имена непосредственно связаны с именем Маршака, прежде всего вспоминается Сергей Васильевич Погореловский (1910–1995). Стихи, которые приходят на память, написаны давным-давно, лет сорок назад, а то и все пятьдесят: Сергей Погореловский не только прожил большую и плодотворную жизнь (он автор свыше семидесяти сборников стихов для детей, многих поэтических переводов, песен и даже либретто трёх детских опер), — самое интересное, что по его стихам можно буквально изучать историю нашей страны. Начиная с 30-х годов, когда стали появляться его детские стихи, поэт, чутко улавливавший веяния времени, в каждый свой сборник старался привнести приметы и детали всего, что его окружало.
Недавно дочь поэта, Татьяна Сергеевна, подарила мне оставшиеся в архиве отца дубликаты его старых книжек. Многие стихи, напечатанные в них, кажутся сегодня немного наивными и восторженными. Но сколько же в них, в этих книжках, неподдельного аромата времени, той задушевности и простоты, которыми отличались стихи верных учеников маршаковской школы!
От станции Кушетка
До станции Комод
Вожу я матерьялы —
Там строится завод.
От станции Окошко
До станции Кровать
Вожу я пассажиров
На дачу — отдыхать.
Слоны берут билеты,
И гусь берёт, и кот,
А заяц едет зайцем —
Билета не берёт!
Конечно, были у Погореловского стихи про Первомай и урожай, про столицу нашей родины и про саму эту родину — необъятную, могучую, богатую, щедрую… И всё-таки Сергей Васильевич, как правило, умудрялся обходиться без советских штампов и даже в своих гражданских стихах — было немало и таких! — находить человеческие слова для простых человеческих чувств.
В 1933 году он написал стихотворение «Подшефник», с которого, собственно, и началась его поэтическая судьба. Кто из маленьких читателей поймёт сегодня это слово — «подшефник»? А тогда оно было у всех на устах — и сельские дети нередко брали на себя взрослые обязательства вырастить очередного коня для какого-нибудь романтического бойца Красной Армии… Время очень скоро показало, что не коней надо было растить а, по крайней мере, производить танки. Но как бы ни было нынче горько наше знание про те времена, нас по-прежнему не оставит равнодушными упругий и радостный ритм стихотворения Сергея Погореловского:
Молодой отвагой хвастай,
доброй силой озорной,
мой прекрасный,
мой гривастый,
мой подшефник вороной!
В лучших своих стихах — а это, в основном, стихи для самых маленьких читателей — Сергей Васильевич умел с помощью двух-трёх тонко найденных деталей буквально в нескольких строчках нарисовать образ, близкий и понятный ребёнку. Да ещё так, что этот образ становился крохотной притчей, иносказанием, воспитывавшим душу. Как, например, в стихотворении «Что сказал карандаш»:
— Карандашик, ты грустишь?
Был большой, а стал малыш?! —
Но зато художник мой
был малыш, а стал большой!
А вот стихотворение «Жалоба калитки» — тоже всего четыре строчки, но это и скороговорка, и звукоподражание и, опять же, настоящая «воспитательная» история:
Тебе прилежно я служу,
железом, жалуясь, визжу:
уж ты, пожалуйста, уважь —
жирком заржавленную смажь!
Погореловский умел и любил воспитывать. Он делал это кратко и талантливо:
Огород полоть наскучило,
задремал в тени лентяй.
Развело руками чучело
и сказало:
«Ай-я-яй!»
Право слово, иногда так хочется почитать уже давние детские стихи — и если наша взрослая нежность к ним передастся и ребёнку, то что может быть лучше?
Сергей Васильевич Погореловский долгие годы вёл в журнале «Нева» популярный малышовый отдел. Сегодня смотришь на эти странички с радостным удивлением: было же время, когда и толстому взрослому журналу удавалось уделять место для семейного чтения! В те же годы Погореловский неоднократно бывал руководителем семинаров на конференциях молодых писателей. Так что буквально через его руки прошли многие страницы современной детской литературы, а через его сердце — судьбы сегодняшних детских писателей.
